— Граждане, не верьте им! Они вам через нас слабость Красной Армии показать хотят! Брешут! Красная Армия живет и бьет их, сволочей, насмерть!

Эти слова выкрикивал матрос с багровым от кровоподтеков лицом. Конвоиры бросились к нему, но пленные как по команде сгрудились вокруг матроса, заслонив его своими телами. Посыпались удары. Несколько человек упало на мостовую, но кольцо тел вокруг матроса стало еще плотнее. Колонна остановилась. И вот уже один из конвоиров со стоном отлетел к тротуару, сбитый ударом тяжелого матросского ботинка. Угрожающе клацнули затворы. Толпа на тротуаре вздрогнула и подаюсь вперед, тесня заслон полицейских. Конвоиры направили автоматы на толпу. От головы колонны, размахивая парабеллумом, бежал высокий эсэсовский офицер с крестом на мундире.

— П-п-прекратить! От-т-ставить! — заикаясь, кричал он. — П-по местам!

Раздались отрывистые слова команды. Но пленные заняли свои места в колонне только тогда, когда убедились, что их товарища не тронули.

Галка стояла на ступенях театрального подъезда. Она видела все.

— Черт знает что! — услышала она приглушенное бормотание за своей спиной. — Какие-то фанатики. Это, наверно, те самые — из десанта. Видимо, комиссары. Но откуда их столько? Как вы думаете, Сергей Павлович?

Галка оглянулась. В глубине подъезда у самых дверей стояли Логунов и Кулагин. Несмотря на жаркий день, шея тенора была повязана шарфом. Бургомистр же мял перчатки, с которыми последнее время не расставался.

— Не похожи они на комиссаров, — лениво отозвался Кулагин. — С виду обыкновенные красноармейцы и матросы.

— Но откуда у них — обыкновенных — упорство такое? Ведь Красная Армия разбита!

— Выходит, не разбита, коли так упорствуют.

Только Галка с ее слухом могла расслышать шепот Логунова.

— Думаете, не одолеют немцы к зиме?

— А я, уважаемый Альберт Иванович, ничего не думаю. Осенью сорок первого думал, этой весной думал, а теперь думать перестал. В наше время самое лучшее — поменьше думать.

— Ну, а если… — Логунов не договорил.

Кулагин криво усмехнулся.

— Плохо нам с вами будет, если не одолеют. От таких, — он кивнул вслед пленным, — не убежишь.

У себя дома Галка застала Вильму Мартинелли. Молодая Итальянка мимоходом зашла проведать подругу и теперь что-то рассказывала Валерии Александровне, возбужденно размахивая Руками. Галке показалось, что бабушка не очень рада ее визиту и слушает Вильму только из вежливости. Потом, когда они Пили кофе и Вильма стала рассказывать о Неаполе, откуда Валерия Александровна была родом, глаза старой женщины потеплели. Но как только гостья ушла, бабушка сказала:

— Мне теперь стыдно признаваться, что я итальянка. Говорю всем, что я — русская. Да оно, наверно, так и есть. Итальянка не может ненавидеть своих соотечественников. А я их ненавижу.

— Разные есть итальянцы, — возразила Галка. — Нельзя обвинять целый народ.

Валерия Александровна сердито посмотрела на внучку, хотела что-то сказать, но, махнув рукой, промолчала.

На следующий день Галка, как условились, встретилась с Вильмой в городе.

— Идем выпьем по бокалу вина, — предложила Вильма.

— В следующий раз. К четырем я должна быть на репетиции. В моем распоряжении только час. Ты сможешь провести меня в порт? Мне надо зайти в сапожную мастерскую.

— Я же обещала тебе. Правда, там сегодня целая кутерьма, но как-нибудь пройдем. В порту сейчас наши ребята. Умберто будет ждать нас у главных ворот.

— А что там случилось?

— В пятнадцати милях от берега русские торпедировали большой транспорт, который шел сюда из Варны. Спасательные суда подобрали часть людей, но многие погибли. Этим транспортом к нам должен был прибыть новый командир отряда.

— Ему повезло, что не попал на этот транспорт, — заметила Галка.

— Ему не повезло, — невесело усмехнулась Вильма. — На транспорт он попал, но не попал в число спасенных.

Галка сочувственно вздохнула.

— Ты знала его?

— Никогда не видела, но много слышала о нем.

У ворот, что преграждали дорогу в порт, их встретил Фарино.

— Какие новости о дель Сарто? — спросила его Вильма.

— Никаких. Сейчас запрашивают соседние порты и рейды. Но, думаю, что это уже не имеет смысла.

У клуба моряков Фарино оставил их.

Пока все шло хорошо. Предлог для посещения порта был выбран удачно. Для Вильмы во всяком случае он звучал убедительно. Большой порт — это не только пристани, пирсы, пакгаузы — это целый район, протянувшийся вдоль берега на несколько километров. Немало в порту пивных, всевозможных ларьков, магазинов, мастерских. Здесь порой можно купить то, чего не достанешь в городе. Однако Галку меньше всего интересовали покупки, хотя в одном из портовых магазинов ей пришлось уплатить изрядную сумму за маленький флакончик контрабандных духов. Это была, так сказать, вынужденная жертва…

Сапожная мастерская размещалась в одной из уцелевших пристроек морского вокзала. За барьером на низких табуретах сидели, согнувшись над сапожными лапами, мастера. Разнобойный стук молотков, шуршание дратвы, наждака и сердитая дробь швейной машины сопровождали их работу. Воздух был пропитан запахами кожи, махорки и сапожного вара. На грубосколоченных стеллажах, протянувшихся вдоль стен, попарно стояли отремонтированные сапоги, матросские ботинки, щегольские офицерские туфли. У стола со старыми журналами сидел разутый немецкий капитан второго ранга. Завидев девушек, он спрятал ноги под стол.

— Я долго еще ждать мой туфля?! — крикнул он за барьер.

— Айн момент, господин офицер, — отозвался кто-то из мастеров.

Держась за Вильму, Галка проковыляла к барьеру. Толстый немец-приемщик вперевалку направился к девушкам. Но Галка опередила его. Быстро оглядевшись, она нашла того, кто был нужен. На рабочий стол перед одним из сапожников упал модный дамский туфель со сломанным каблуком.

— Прибейте, — коротко бросила Галка и улыбнулась подошедшему приемщику. — Не беспокойтесь, герр мастер. Всего только отскочивший каблук.

Облокотись о барьер, Галка искоса наблюдала за «своим» сапожником — очень худым человеком с болезненным румянцем на впалых щеках. В его печальных, глубоко запавших глазах нельзя было прочесть ничего, кроме усталости и безразличия Галка с тревогой подумала, что он не заметил сделанного ею знака. Но вот сапожник встал и, подойдя к барьеру, молча протянул девушке отремонтированный туфель. И тотчас же она почувствовала в руке какой-то небольшой предмет, на ощупь напоминающий хлебный шарик. Тогда, почти не размыкая губ, одним дыханием она сказала: