Человек шел по дну. Он шел, наклоняясь вперед, раздвигая воду плечом, сильно отталкиваясь ногами, обутыми в тяжелые ботинки с толстой свинцовой подошвой — шестнадцатиметровая глубина давала о себе знать. Лицо человека было скрыто резиновой маской с большими, как консервы, очками. От маски за спину к баллонам со сжатым воздухом тянулась гофрированная трубка. Такая же трубка, но покороче, шла к укрепленному на груди окислительному патрону. Кроме ботинок и респиратора, на человеке были купальные трусы и широкий, туго обхватывающий бедра пояс. К поясу был прикреплен кинжал и два небольших, но плотно набитых мешка.

Человек часто останавливался, оглядывался по сторонам. Высоко над его головой, где-то у самой поверхности моря, причудливо ломаясь в воде, весело играли солнечные лучи, но внизу человека окружал полумрак.

Останавливаясь, человек отыскивал взглядом очередной ориентир: сорванный с цепи и полузарытый в донный песок разлапистый якорь; оброненную в воду чугунную болванку — противовес плавучего крана; облепленный ракушками остов баржи, затонувшей еще в прошлую войну; разорванный пополам огромный корпус сухогрузного транспорта. У человека в легководолазном костюме не было недостатка в ориентирах. Скорее он мог запутаться среди них: война щедро рассыпала по дну большого порта останки судов, грузов, сметенного с кораблей вооружения; обрушила в воду арматуру береговых сооружений; воткнула в грунт зловещие сигары неразорвавшихся авиабомб.

Временами человек подносил к очкам часы со светящимся циферблатом. Он торопился: часы показывали, что запас воздуха в одном из двух баллонов подходит к концу, а цель еще не достигнута.

Дно было неровным. Оно то поднималось, то круто обрывалось вниз. Маленькие рачки-отшельники врассыпную разбегались перед человеком. Сплюснутая, точно раздавленная прессом, одноглазая камбала оказалась храбрее: она подпустила человека почти вплотную, быстро отскочила назад и снова уставилась на него, лениво колыхая плоским, похожим на полотенце, телом, словно хотела сказать: «Ну, что, поймал?» Но человеку было не до игры с рыбой. Впереди в расплывчатом полумраке он заметил паутину, отвесно спущенную на дно сети. Человек подошел ближе и остановился. Сеть преграждала дорогу. Конечно, можно было просто приподнять ее, но человек, знал что этого делать нельзя. Сеть была защитная — противоторпедная. Она ограждала какой-то большой корабль, тень которого виднелась впереди. Возможно, эта сеть с сигнализацией, возможно — она таит другие ловушки, а то можно просто запутаться в ее крепких многорядных петлях, и тогда не поможет даже нож. Человек пошел вдоль сети, считая шаги, чтобы знать, насколько он отклоняется от намеченного маршрута. Он открыл вентиль второго баллона с воздухом — первый был уже опорожнен. Но вот сеть кончилась, и человек рванулся вперед.

Большая продолговатая тень наплыла откуда-то сбоку. Человек остановился и поднял голову. Вверху слева темнела сигарообразная громада. От нее вниз раскосо тянулись якорные цепи. Человек прислушался. Он уловил глухой отрывистый удар, потом другой, третий прозвучал четко и громко, так, что даже ушам стало больно. Наверху шли работы. Ошибки быть не могло. Здесь, у причала Северного дока, ошвартован только один корабль — крейсерская субмарина «Фатерлянд».

О том, что гитлеровцы собирают в порту мощный подводный рейдер, части и узлы которого доставлялись из Германии по железной дороге, человек знал уже тогда, когда только готовился к переходу через линию фронта. Собственно, из-за этого рейдера он и два его товарища были заброшены во вражеский тыл. Товарищи погибли в самом начале. Он остался один.

Человек машинально взглянул на часы. Во втором баллоне осталось три четверти его содержимого. Если сейчас повернуть назад, воздуха может еще хватить на обратную дорогу. Но человек отогнал эту мысль. Он слишком долго ждал сегодняшнего дня, слишком долго носил маску: не эту резиновую, а другую — невидимую, но такую же непроницаемую, за которой скрывал свои чувства: гнев, ненависть, презрение. Что иное он мог питать к людям, среди которых жил последнее время? Эти люди были ему враги, они залили кровью его родину, убили его товарищей, долгие дни травили его самого, пока он не надел ту невидимую маску…

Нет, если б даже у него сейчас не оставалось ни одного шанса на возвращение, он все равно бы не повернул назад.

Человек не спеша вытащил из ножен кинжал, разрезал веревки, удерживающие свинцовые подошвы ботинок, — они были уже не нужны, — отстегнул от пояса туго набитые взрывчаткой мешки и сильно оттолкнулся от грунта. Акулообразный корпус «Фатерлянда» рос на глазах. Вот он уже заслонил собою всю поверхность. Стало совсем темно, и человек поднял вверх руки, чтобы не удариться головой о бронированное днище подводной лодки…

В ночь на воскресенье Галка долго не могла заснуть. Старый диван, на котором она лежала, нельзя было назвать удобным: его полезная площадь напоминала пересеченную местность, где бугры-возвышенности последовательно чередовались с провалами-впадинами. Ворочаясь с боку на бок, она мысленно ругала Кулагина, который спал в соседней комнате на великолепной кровати. Галка считала, что с Сергеем ничего бы не случилось, если бы они поменялись местами. Просто свинство заставлять ее мучиться на этом дурацком диване.

Однако дело было не только в диване. Уснуть Галке мешал пестрый рой мыслей, и вскоре она, позабыв о неудобствах, стала думать о том, о чем не могла не думать в эту ночь.

Завтра днем ей предстоит выполнить последнее и, пожалуй, самое ответственное задание Гордеева, после чего она должна будет уйти из города. Леонид Борисович прав — ей пора уходить, она стала слишком заметной. Нет такого офицера в разношерстном немецко-итало-румынском гарнизоне, который бы не знал ее в лицо. Для связной это плохо. Но еще хуже, что начальник морского отдела гестапо штурмбаннфюрер Хюбе последнее время не выпускает ее из виду. Ну, что ж! Завтра она еще раз поспорит с ним. Галка вспомнила, как ловко натолкнула Логунова на мысль поставить «Паяцы» в бывшем клубе моряков, и невольно улыбнулась в темноте.